Федор Угрюмов был писателем, творящим под псевдонимом Иван Федорчук. Произведения сыпались из-под его пера как искры от сварочного аппарата. Но каждый раз, взявшись за перо, автор испытывал необъяснимые муки творчества.
Ведь рассказ должен же как-то начинаться. Все есть в голове у писателя: и завязка с интригующим сюжетом, и герои, обладающие редковстречающимися в жизни характерами, и романтические отношения, развивающие по стремительной, и кульминация этого лирического вулкана и даже апофеоз, заставляющий читателя обронить слезу. Нет только начала. Вот самой первой фразы, цепляющей взгляд, влекущей к дальнейшему прочтению – ее нет.
Вот, например, как там у Пушкина: «Однажды играли в карты у конногвардейца Нарумова». И все сразу понятно, о чем речь пойдет, куда кривая сюжета выведет, и стоит ли вообще на эту кривую ступать. Но Пушкин-то талант.
Может так и начать: «Однажды пили чай в гостях у гидроэлектромонтажника 6 разряда Степанова». Звучит как начало анекдота, какая уж тут романтика. Ну а что поделать, если профессия у него была такая. А героиня была библиотекарем, на ее зарплату можно только чайную пыль заваривать.
«В последних лучах заходящего солнца». Нет, так не пойдет, ведь и так понятно, что у заходящего солнца лучи последние. Может без «заходящего»? Так тоже нельзя, не поймут. Решат, что речь про конец света.
«Вечерело». Тьфу, редкостная пакость. Кому это интересно? Есть ли вообще разница, какое было время суток, года, века, если речь идет о любви? Надо что-то романтическое.
Хотя с другой стороны вон, «Тысяча и одна ночь» начинается с «Когда же настала ночь». Впрочем, что там еще может настать, если все сказки были рассказаны в темное время суток. Они там вообще сумасшедшие были – днем спали, чтобы ночью сказки рассказывать. Странно, в их-то восточных гаремах поди есть чем ночью заняться. Ну, впрочем, мы отвлеклись.
«В славном городе Т». Нет, так тоже не пойдет. При чем тут город Т? Чем он лучше множества других славных городов нашей великой Родины? В сущности, такая история могла произойти и вообще не в городе, а в поезде или самолете. А может так и написать: «рейс N такой-то плавно оторвался от земли в небеса». Красиво, но не то. Ведь фабулу рассказа придется менять, а этого делать никак нельзя, ибо это будет уже другой рассказ.
Вот хорошо однажды Львов написал в рассказе «Горький дым»: «Простите люди добрые, если не сумею описать точно все то, что происходило без меня или уже на моих глазах, но тогда, когда я ничегошеньки еще не понимал. Простите». Нет, ну гениально же! Вообще не важно, о чем дальше пойдет речь – о разведении крокодилов в северных широтах Южного полюса, о трансатлантическом перелете стаи кузнечиков длиннокрылых, о гендерно-платонических взаимоотношениях доярки и дипломата, о говорящей корове бабы Дуси. Ну, то есть, вообще не важно, о чем, потому что автор уже извинился заранее. Талант!
Так и сидел Федор Угрюмов, возле полуоткрытого окна, в которое сквозь развевающуюся занавеску из газовой ткани доносилось веселое щебетание птиц, возвещающее о наступлении лета. Задумчиво глядя на стакан с апельсиновым соком, автор нервно чирикал на листочке геометрические каракули, бормоча что-то невнятное себе под нос. Внезапно он встрепенулся, словно вспомнил про невыключенный утюг, пододвинул поближе ноутбук и напечатал первые строки будущего бестселлера:
Жили-были дед и баба…
21.02.2012 (я)
Комментариев нет:
Отправить комментарий